Повседневная жизнь японцев. Взгляд за ширму - Александр Евгеньевич Куланов

Ознакомительный фрагментдо нас письменным свидетельствам о том, как они это делали, — не пренебрегая, с одной стороны, самыми практическими деталями проблемы и, с другой, обращаясь к высоким формам гендерных взаимоотношений, отраженным в литературе. Последним в те далекие времена уделялось куда больше внимания — по крайней мере, в дошедших до нас письменных источниках.

В VII веке в Японию через Китай и Корею проник и занял прочные позиции буддизм, на довольно продолжительное время став там официальной религией. В ближайшие после его укоренения на земле скалистых островов века наибольшую популярность и авторитет среди всех прочих разношерстных направлений набрали две школы эзотерического толка — Тэндай и Сингон.

Последняя, широко распространенная в Японии и сегодня, тесно связана с Ваджраяной — Алмазной колесницей спасения, наиболее сложной версией мистического, эзотерического буддизма, в учении которой немало общего с тибетской школой тантры. И Тэндай и Сингон оказались довольно сложны для понимания, изучения и практики, а потому особенным почетом пользовались в образованной среде, способной быстро воспринимать и «творчески переосмысливать» новые культы и все, что их сопровождало.

Считается, что одновременно с сутрами и трудами китайских мыслителей в Японию попали и классические труды по искусству любви (китайцы к тому времени уже были выдающимися мастерами в этом деле). По всей вероятности, именно эти практические наставления по занятиям любовью и превратились со временем в уже упоминавшиеся японские «сидзю хаттэ» — «48 поз», привнеся с собой в островной быт в том числе элементы технического оснащения секс-культуры, например, одно из самых популярных китайских достижений в этой области — искусственный фаллос. Изготовленный из дерева, рога или черепашьего панциря, лингам — харигата (хариката) скоро испытал на себе неудержимо мощную японскую тягу усовершенствовать все и вся. Тэнгу — мифологическое существо, человекообразный дух леса с красным лицом и огромным клювом — скоро стал изображаться (и часто изображается в таком виде по сей день) с длинным и прямым красным носом с утолщением на конце, отчетливо напоминающим стилизованный фаллос[10]. Обычный хариката использовался японками по прямому назначению, для мастурбации в отсутствие мужа или при его холодности к жене (видимо, эта насущная современная проблема уже тогда была актуальна в Японии). Часто на харигата даже писалось имя мужа — таким образом обозначалась духовная связь с ним, а мастурбация при помощи харигата возводилась в ранг супружеского полового акта. Использовалась ли для этого маска тэнгу? Мы не знаем, но фантазию давно живущего в Японии нашего соотечественника Игоря Курая она точно стимулировала: «Всеволод почувствовал, как упрямый язычок снизу вторгается в неподатливый сфинктер, вдруг ощущение легкой щекотки ушло, и в раздвинувшееся жерло вонзился закругленный пластиковый жезл в виде багрового носа тэнгу, которым первая девица только что помахивала.

— Харигата! Харигата! — пропела она тонким голоском»[11].

К поклонению любому божеству японцы подходят творчески. Так, образ Ганапати (Ганеши) на Островах раздвоился и превратился в двух обнимающихся, а то и совокупляющихся антропоморфных слонов. Само имя его — Канкитэн (Кангитэн) означает «бог радости» или «радостный бог». В Японии более 250 храмов, посвященных Ганапати, но изображения его можно увидеть далеко не в каждом. Они обычно находятся во внутренних помещениях храмов, поскольку относятся к категории скрытых (старейшее изваяние 1333 года хранится в храме Хокадзи в Камакуре). Но есть еще один символ «радостного бога» — фаллосообразная редька дайкон, и потому чаще всего изображение пары в соитии заменяется изображением двух корнеплодов дайкона, что для жителей Страны солнечного корня, чья кухня признана всемирным культурным наследием, даже логично[12].

Практичные и рациональные японцы — наследники божественных половых традиций Идзанаги и Идзанами, тэнгу и Амэ-но Удзумэ без малейшего ханжества относились к вопросам секса до тех самых пор, пока первые буддийские проповедники не умерили их пыл. До указанного времени половая любовь воспринималась как нормальная потребность здорового организма, а синто, религиозная основа древней Японии, не знало главного института буддизма — монашества. Вероятно, необходимость целибата стала для первых японцев-буддистов шоком, который, впрочем, довольно быстро прошел, и этому помогло весьма своеобразное качество японского менталитета.

Дело в том, что японцы ничего, в том числе и религию, не воспринимают системно, в целом. Сила этого народа состоит в умении творчески перерабатывать любую информацию, виртуозно переделывая ее, приспосабливая под себя. Сегодня они могут сделать это с достижениями ядерной физики, тысячу лет назад они поступили так с буддизмом. Синто не могло смириться с его идеалом безбрачия. К тому же почти одновременно появилось еще и конфуцианство со своим культом предков и строгими семейными ценностями. Для соответствия японской религиозной почве нужна была коренная реконструкция новой веры, и очень скоро буддизм испытал на себе мощь японской идеологической и психологической «мясорубки». Китайские варианты учения Будды адаптировались к особенному мышлению этого удивительного народа, а некоторые секты, попавшие в Японию из Китая, во всем мире сегодня и вовсе считаются истинно японскими, как это произошло, например, со школой Чань, ставшей повсеместно известным дзэн-буддизмом.

Многие, до сих пор совершенно иначе воспринимаемые на материке догмы буддизма в корне изменились под влиянием японских реалий вплоть до того, что нормальным для монахов стало принятие целибата только после создания крепких семей, обзаведения многочисленным потомством и полной реализации всех своих плотских возможностей. Буддийские святые ничего не имели против. Даже исключительно добродетельная и чрезвычайно почитаемая индийская бодхисатва Авалокитешвара, ставшая в Китае богиней милосердия Гуань-инь, а в Японии принявшая имя Каннон, — и та распахнула одежды в некоторых скульптурных и живописных изображениях, вроде известной композиции в храме Кансёдзи в городе Татэбаяси. Впрочем, в Китае Гуань-инь вообще поклонялись как покровительнице лесбийских сообществ — ведь она отвергла брак ради спасения всего живого. А русский японовед профессор Евгений Генрихович Спальвин в начале ХХ века описывал взаимопроникновение синтоистских и буддийских эротических элементов в празднике поминовения усопших — О-Бон: «…эта ночь свободна для совокуплений сельчан, — и если в эту ночь у девушки нет любовника, родители нанимают его, чтобы их дочь не была опозорена нелюбовью, — чтобы дочь их была благословлена любовью. И до сих пор сохранился в деревнях обычай общего обладания девушкой до брака, когда только после брака она переходит в единоличное обладание мужу, — причем она за это платит обществу “первой ночью”, в честь богини Каннон, богини милосердия»[13].

С буддизмом в Стране солнечного корня появились и интересные медицинские идеи. Помимо советов по использованию афродизиаков и о выборе сексуальной позиции, например, в трактате «Исинхо» (982 н. э.) содержались рекомендации, как избавить женщину от одержимости демонами. В этом случае надлежало в течение семи дней подолгу заниматься сексом с мужчиной, который при этом не должен был извергать семени. Назывался этот метод лечения «возгонка семени

---

Конец ознакомительного фрагмента Купить полную версию книги

---